Алена
16.02.2022 09:54
Как то всё по здоровью не очень(((( Моя лень и "разгульный" образ жизни (это я о еде), всё таки привёл к тому что нужное количество киллограм я не сбросила (врач ставил условие 3 месяца - 20 кг.), поэтому на очередном профосмотре женский дохтор сказала таки милочка готовимся к операции. Вот сижу жду, а что б не сидеть зря решила что если хотя бы сойдет лишняя жидкость с организма за неделю то уже будет хорошо)))) Так что еще не известно плохо это или хорошо, что так слаживаются обстоятельства в моей жизни сейчас. Всем здоровья! ПыСы и да с организмом спорить нельзя, он нас сразу отправляет в нокаут...
 5 
 3
Алена
30.07.2021 11:39
 9 
 9
Алена
29.07.2021 15:17
Алена
29.07.2021 10:17
Добрый день! А как удалять свои рецепты?
Алена
28.07.2021 09:14
Итак, после всех зажоров пора брать себя в руки!) И как же без супчиков))) Вчера я готовила суп с шампиньонами)))
Для этого мне понадобилось:
Шампиньоны - 0,512 кг.,
Лук репчатый - 0,178 кг.,
Морковь - 0,149 кг., 
Картофель - 0,441 кг.,
Вода - 2,0 л., 
Соль - 16 грамм, (сразу было 8 грамм, но не то пальто оказалось, добавила еще столько же),
Перец молотый черный - 2 грамм (не много перебор, достаточно и 1 грамма будет),
Петрушка свежая - 22 грамма, 
Масло сливочное 72,5% жирности - 50 грамм,
Масло подсолнечное -34 грамма.
Итак все моем чистим и нарезаем.
1. Шампиньончики режу слайсами.
2. На разогретую сковороду, для тушения шампиньонов кладём сливочное масло.
3. К маслу добавляем наши шампиньончики и тушим, выпариваем воду).
4. В это время режим лук и морковь.
5. Когда жидкость с шампиньонов выпарилась добавляем подсолнечное масло и не много прожариваем шампиньоны.
6. После добавляем лук и морковь к шампиньонам обжариваем.
7. В это время нарезаем картофель и отправляем его в кипящую воду. ЖДЁМС)
8. После закипания воды, отправляем нашу зажарку к картофелю, солим, перчем. Изначально соли было меньше, досаливала, а вот с перцем не много перебор получился. В это время режим петрушку и отправляем ее уже после приготовления супа.
9. Мега низкокалорийный супчик готов)))
Спасибо за внимание)))
 4 
 18
Алена
27.07.2021 09:27
И снова здрасте! От прогульщиков и тунеядцев Спасибо моему здоровью напомнило мне почему я оказалась с вами! Дядя доктор был прав! Таки нужно было скинуть 20 кг., а не 10 кг., и радоваться какая я молодец, устраивать себе зажоры, балдеть от того что вес не ползет вверх и стоит на отметке 110 кг. НО! Здоровье, это вам не шутки, долбануло меня на выходных так долбануло Резко вспомнила все свои кулинарные навыки про приготовлению правильного питания Итак сегодня 27.07.2021 я снова в строю, вес 110 кг. В августе предстоит длительная поездка в Закарпатье, мечтаю избавиться хоть от какого то количества кг., что б легче перенести поездку в автобусе и минимизировать отечность. Всем хорошего дня и позитивного настроения)))
 6 
 22
Алена
08.07.2021 09:53
Вы не там, девушки, ищете рецепты похудения. Не тех выбираете в гуру диетологии.
Что вам может рассказать о борьбе с жирами и бегемотьим аппетитом женщина-курочка с ножками, как у соловья? С ручками-стебельками и желудком, размером с пипетку? То, как они закусывают бумажными салфетками огуречный сок? Да помилуйте. Это смешно и это всё неправда.
Настоящим спецом и героем похудательных саг всегда были и будут настоящие толстухи.
Что с того, что когда-то в 1950 — м году женщина избавилась от пятисот грамм веса, а теперь в инстаграмме постит свои изможденные бегом и ходьбой иссохшие лодыжки? Не жила ведь, женщина, в ритме «шашлычок под коньячок — вкусно очень». Она лихо, на скаку, не набирала по тридцать-сорок кило живого веса и не избавлялась от него пусть не так лихо, но героически — это точно.
Я знаю много таких историй. Одну из них сегодня с удовольствием расскажу. Все участницы — женщины серьёзные, в борьбе с собственным телом провели не один год. По разному было, конечно. Похудеют, бывало, до 46 размера, а потом — раз и юбилеи — крестины-заключение очень важных контрактов косяками пойдут. Не успеют оглянуться, как уже 56, а то и 58 размерчик холодцом прилип к души скромной обители. Слёзы, конечно, запой шампанский, покупка платьев-мешков, с присказками «колотись оно все перевернись, буду жирной жить».
Ну так вот. Жили-были три подружки. Дружили с песочницы. Жизнь потом, конечно, разметала, но совместно вылепленные куличики и общие грехи юности не давали порушиться большой женской дружбе. Раз в году наши пожилые девушки встречаются, чтобы совместно худеть. В одного худеть и скучно и грустно, нужна компания, всем понятно.
Со средствами у дев, слава всевышнему, всегда всё было в порядке, все до одной владелицы каких-то очень серьёзных бизнесов, поэтому ни на зажорах, ни на диетах не экономили никогда.
В этот раз по совету сестер по несчастью, королевишны наши отправились куда-то в карельские леса, чтобы за триста тысяч российских рублей поголодать вволюшку и всласть.
Все из разных городов слетелись в Москву, чтобы спокойно сесть в поезд, поболтать в купе о том о сём, о своём о женском, выспаться, отключив телефоны, забыв о том, что они акулы каких-то бизнесов. Да и лет уж не по тридцать даже. Отдых нужен перед голодом.
До скорого поезда времени оказалось — вагон. Девы и так и так прикинули: музей? Да что мы там не видели? У нас это все дома в шесть ярусов висит и стоит, а может и поболее. В кино? Там расстройство одно постоянно — все тощие и красивые, а плеваться в экран девам, как бы, не по возрасту уже. Опять же статус. Ну куда, куда бросить тела в платьях-мешках до прихода поезда?
Правильно. В ресторан. Привокзальный. Перед голодовкой нужно немного поесть. И выпить, соответственно. Тоже немного.
Шесть часов и шесть бутылок водки ушли, как в сухую землю. Да три цыпленочка табака, да нарезочка и такая и сякая, да салатики, да икорочки на зубок.
Не успели оглянуться — поезд уже последним вагоном машет. Подхватились, баулы свои на спинушки мощные взгромоздили и вперед. Челночная молодость закалку серьезную даёт. Одна такая женщина до пяти мешков на спине унести может и за шасси любой боинг на взлете схватить. И посадить. Не нынешнее всё.
Ворвались в купе. Хорошенькие уже — сил нет! Щечки розовые, глазки блестят, душа огневушкой-поскакушкой по телу мечется, праздника ищет. А женщины все серьёзные, молчать не приучены. Есть желание? Озвучь его. Добейся желаемого тут-же, не мямли, тряпка.
В этот томный вечер, слегка припорошенный водочкой, девушкам хотелось провести время с офицерами. Одна из дам, наиболее крепко стоящая на ногах была командирована в вагон-ресторан за коньяком и мужчинами в погонах.
— Офицеры-россияне в вагоне есть?, — зычно, по богатырски, рявкнула одна из наших худеющих в сторону мирно выпивающих в ресторане на колесах граждан, — Я покупаю всю водку, шампанское, икру и шоколад в вашей харчевне! И отбивных штук восемь-десять мальчишкам… А, да, сервелату две палки и хлеба, — это уже в сторону пищеблока.
Офицеры, само-собой, нашлись. Еду и шнапс, конечно же доставили прямо в купе к голодающим. Таким женщинам не отказывает никто. Ибо чревато.
К утру был в стельку пьян весь вагон, включая младенцев и подлавочных мышей. В зажигательных танцах были оборваны все шторы в купейном вагоне. Кругом валялись подушки и не очень свежие полотенца. Офицеры были готовы бросить семьи, гарнизоны и ехать худеть за счет казённый кассы. Проводники рыдали от безысходности, кляня судьбу. Им тоже хотелось в тот момент быть хоть плохонькими, но офицерами. Но, увы…
На пустынный перрон в небольшом городке, ранним летним утром выложили тела трех упитанных женщин, рядом поставили три огромных чемодана и что-то еще такое дамское и очень вместительное, типа сумочек и рюкзачков с бабочками из золота.
Кто-то рвался из вагона с криком: «Любаша, я никогда тебя не забуду!», но его крепко держали чьи-то сильные руки.
Женщины смотрели в огромное карельское небо и молчали. Когда к одной из них вернулись силы и она смогла встать, на перрон вышел приятный мужчина с чемоданчиком. Как выяснилось через три дня — он возвращался из командировки и очень торопился. Но отказать обессилевшим дамам, предложившим ему выпить водки и посмотреть красивые озера, он не смог. Праздник вышел на новый виток.
На четвертые сутки, из полыхающих станиц вышли люди, мало напоминающие тех, кто садился в поезд Москва — Петрозаводск. Их было четверо. Три потрепанные женщины и один мужчина. Все с чемоданами. На крыльце санатория, где уже несколько дней худели приличные и обеспеченные граждане появление этой пожухлой компании вызвало замешательство. Запах перегара сшибал с ног даже видавших виды дворников и охранников. А что уж говорить про людей, которые целых четыре дня голодали и принимали животворящие клизмы из родниковой воды. Понятно, что они были в ужасе от этого зрелища.
Хорошо, что врачи в той богадельне для богатых знали про свою публику даже больше, чем сама публика. Дев, с прибившимся к ним дивом командировали в нумера, вставили капельницы и клизмы куда положено, отпоили минеральными водами с редуксином и пантогамом, втихушку от голодающих откормили куриным бульоном и через три дня компания была готова начать голодать, но время пребывания, увы, истекло.
Домой все возвращались решительно настроенными на ЗОЖ. И, кстати, похудели все трое. Но уже сами. Задаром. На кефирах-гречках и куриных грудях.
А вы мне все про фитнесс и мотивирующие тренинги от стройных и звонких гуру. Я лучше знаю, как все это работает
(с)Ульяна Меньшикова
 5 
 38
Алена
07.07.2021 12:22
КАК МАША В 40 ЛЕТ ЛЮБОВЬ НАШЛА
Все незамужние женщины хотят выйти замуж. Кто считает, что это не так, тот плохо о нас думает. Все, абсолютно все без исключения мечтают заарканить какого-нибудь подходящего мужчинку и править им. Или чтобы он правил. Третьего не дано. Это великое знание я приобрела в девятнадцать лет и с тех пор убеждений не меняла. И была я юна, и, как теперь только стало понятно, — прекрасна. Но разговор не обо мне, отвлеклась.
Была у меня тогда очень пожилая тридцатипятилетняя подруга. Практически древняя старуха. Работала она заведующей столовой большого НИИ, статусная была женщина. И у нее, в свою очередь, были еще более древние и не менее статусные подруги. Одна, тридцативосьмилетняя, заведовала овощебазой, вторая, самая старая сорокалетка, была главным кадровиком огромного ДСК. Жили они себе поживали сырами в масле. Все у них было, и ничего им за это не было. Четырехкомнатные квартиры в хрустальных люстрах и вазах, в узбекских коврах и невероятной комфортности спальных гарнитурах. Великие женщины. Ко всему этому благолепию у двоих прилагались мужья. У завстоловой — разбитной монтажник Игорюха, у завбазой — добрейший руководитель заводской самодеятельности, гармонист Колясик (так и только так его называла супруга).
У главного кадровика мужа не было. И это было страшной трагедией. Во всяком случае все наши посиделки на определенном градусе заканчивались ее горькими рыданиями с причитаниями: какие все счастливые и только она, одна она одинока, как маяк в океане, и нет ей в этой жизни ни просвета, ни счастья. Боль одиночества была настолько страшной и материальной, что хрустали тускнели и переставали звенеть, а ковры теряли шелковистость. Не жизнь, а дно Марианской впадины.
Для меня, считавшей, что в сорок только две дороги: в крематорий или геронтологический санаторий, эти страдания были смешны до колик. Какая любовь может случиться с человеком с перманентом, рубиновыми перстнями на трех пальцах и отметкой в паспорте — сорок лет?! Постыдились бы… Но молчала я, понятное дело. А вот верные подруги не молчали. Утешали, строили планы захвата какого-нибудь зазевавшегося вдовца и разведенца.
А он все никак не находился. А если и находился, то не подходил по параметрам: то выяснится, что будущий счастливый жених тихий алкаш, то ходок, то статью не вышел. Кадровик (звали ее Марией) была женщиной монументальной и терпеть рядом с собой какой-то там «поросячий ососок» (цитата) не собиралась. А вот в кошельки претендентов дамы не заглядывали — не считали нужным, все же у них было, вы помните.
Пока шли трудные поиски, навстречу своему счастью из северной деревушки выехал мужчина в самом расцвете лет по фамилии Генералов и пришел устраиваться на работу в ДСК. Монтажником. Рука судьбы уже крепко держала за холку счастливца, шансов увернуться не было никаких. И попадает он на собеседование не к рядовому кадровику, а к нашей рубиново-перманентной Марии. А чтоб вы все до конца понимали, фамилия Марии была не менее героической, оцените: Маршал.
Вечером был созван весь генштаб и адъютанты в моем лице. На кухонном столе лежали карты боевых действий. А если быть точной — от руки написанная биография и фото соискателя на позицию монтажник-высотник. С паспортного черно-белого фото на нас смотрел мужик с тяжелым взглядом и усами, которых хватило бы на пять составов «Сябров» и «Песняров». Мария рыдала. От любви, конечно же. Это была страсть с первого взгляда. Сокрушительная.
Мы с пристрастием разглядывали Усы и осторожно делились впечатлениями:
— Ну ничего так мужикашка: чернявенький, усявенький. (Комментарий завстоловой.)
— Наташа, да ты посмотри на его нос! Гоголь от зависти умер бы, Сирано де Бержерак глаз при таком носе не поднял бы из уважения к пропорциям. (Это уже я умничаю.)
На меня жестко посмотрели. Терпеливо вздохнули и в три голоса объяснили, что большой нос для мужчины как раз является подтверждением его… гм… несокрушимой мужественности (жизнь, конечно, потом внесла в эти знания свои коррективы, да не об этом сейчас разговор). Но тогда я поверила подружайкам на слово. Задавили опытом.
Соборно решили, что такие усы не имеют права бесхозно болтаться по городу и что «надо брать». Но как? Как подкатить к простому работяге, если ты вся в хрусталях и песцовой шапке, а он в общаге на панцирной сетке?
— Наташа, ну как я с ним подружусь, он же не пьет! Совсем!
— Закодированный что ли?— Не знаю, не пьет, и все, ни граммулечки! Я уже и в гараж его звал, и в баню. Он приходит — и не пьет. Машину, вон, батину отремонтировал, как новая теперь фырчит — и не пьет; парится в бане, как черт, и не пьет — как с ним дружить?!
Усы по решению женсовета были определены к мужу завстоловой в бригаду монтажников, с целью охмурения сначала «великой мужской дружбой» с последующим захватом уже женским генштабом. Но Усы не сдавались. Усы не пили, не курили и не читали советских газет. Усы оказались интровертами, которые быстро делали порученное им дело и тут же скрывались в общежитии. По свидетельствам очевидцев, Усы записались в городскую библиотеку, много читали и что-то время от времени записывали в толстую тетрадь, которая хранилась под матрасом. Рабочий кодекс чести не позволял соседям втихушку достать эту тетрадь и выяснить, что же он там записывает. Это было «не по-пацански» и на все уговоры женщин, которые пацанскими понятиями не жили, а только страстно желали узнать, не пишут ли Усы кому любовных писем (у баб одно на уме!), была единственная возможная реакция: а не пошли бы вы, тети, куда подальше со своими просьбами. Не крысы мы, мы — мужики честные. Раз прячет человек, значит так надо.
Ни шантажом, ни подкупом не удалось разбить монолит порядочности «простого рабочего человека». Как ни старались. Все это оказалось дополнительным плюсом в карму Усов, так как ничто не делает мужчину еще более желанным, как налет загадочности и тайны. Мария наша уже сходила с ума не хуже Велюрова, ежедневные сходки генштаба не вносили никакой ясности, а лишь только усугубляли и без того незавидное положение сгорающей от страсти женщины. Рубины тускнели, перманент расправлялся, платья уже не соблазнительно обхватывали выпуклость форм, а спущенным флагом болтались на стремительно теряющей стать фигуре. Мария угасала на глазах. Мария была тяжело влюблена в одностороннем порядке, и что с этим делать — мы не знали.
А Усы тем временем выбились в передовики производства и помимо посещения библиотеки были пару раз замечены на репетициях художественной самодеятельности, пока что в качестве безмолвного зрителя. Генштаб вынес единственно правильный с женской точки зрения приговор: бабу себе там присмотрел. Иначе зачем здоровый мужик сорока лет отроду будет шастать по репетициям и концертам? Только из-за бабы. Любовь к искусству в этих кругах не рассматривалась абсолютно.
В Марииной судьбе уже не призрачно, а очень даже отчетливо замаячила кардиореанимация. Сердце кадровика оказалось не готовым к испепеляющему марафону неразделенной любви, сердце медицински стало страдать тахикардией, переходящей в мерцательную аритмию. И тут мы поняли, что без решительного наступления женской армии ситуация не разрешится никогда. Совет собрали у одра тяжкоболящей рабы Божией Марии.
Умирала Мария по всем правилам жанра. Потухший взор, впалость когда-то сияющих здоровьем щек, потускневший до бледно-тараканьего некогда рубиновый перманент… Одним словом, уходила из Марии жизнь уже не по капле, а по ведру в день. Мы стояли у одра и пытались заткнуть ее ментальные дыры своими полными физического и морального здоровья телами. Тщетно. Мария хотела уже только одного: умереть. Во цвете лет, на пике карьеры и хрустально-коврового благополучия она решила во имя любви оставить этот презренный мир материальных ценностей и сгинуть на одном из Томских кладбищ. Завещание было составлено, и ничего более не удерживало ее на этой жестокой, лишенной любви и счастья планете по имени Земля…
Но было одно обстоятельство, которое не позволило ей скончаться в этот же день, а именно — заседание профкома, бессменным председателем которого Мария была уже лет шесть. На повестке дня было распределение квартир между очередниками и льготниками (о, эти благословенные времена, кто помнит, когда по истечении пятнадцати лет ожиданий, мотовни по общагам и коммуналкам родное до зубовного скрежета предприятие одаривало своих сотрудников живыми квадратными метрами!). Без Марии, знамо дело, эти метры ни за что правильно не распределили бы, и священный долг поднял ее со смертного одра, как расслабленного у Овчей купели, и кое-как причесавшись, не надев рубинов и люрексов, сожженная огнем любви почти до основания, Мария собралась на вечернее заседание.
Тут я от безысходности выступаю с бредовейшим предложением:
— Маш, а ты выбей ему квартиру. Тогда вы как-то в статусах сравняетесь с Усищами, и можно будет уже реально к нему подкатить. На новоселье через Игоряна напроситься, все ж таки он его бригадир, с переездом помочь и под шумок тетрадку вожделенную тиснуть и прочесть. От мужиков-то все равно никакого прока с их порядочностью. А нам можно, женское любопытство — не порок!
В потухших глазах Марии заалел огонь надежды. Воспылал, взвился кострами…
Завбазой и завстоловой смотрели на меня с нескрываемым восхищением. Оказалось, что бредовой моя идея была только для меня. Как говорят англичане, «нет ничего невозможного для сильно жаждущего сердца». Сердце Марии жаждало усатой любви настолько, что остановить ее порыв не смогли бы и боевые слоны Александра Македонского.
Электробигуди. Тушь «Ланком», помада цвета «цикламен в перламутрах», польский костюм тончайшей красной шерсти, лаковые сапоги «в колено» на тончайшей шпильке — и от умирающей лебеди не осталось и следа. Валькирия, готовая сражаться со всем бюрократическим миром во имя любви, предстала пред нашими очами буквально через полчаса. Мы втроем с ужасом и восхищением наблюдали этот квантовый скачок от смерти к жизни и не верили своим глазам.
Мне за креатив и живость ума были тут же подарены золотые сережки, от которых, понятное дело, отказываться было бесполезно, да и незачем. Заслужила. Воздвигла от одра болящую, не шутки шутила.
Никто до сих пор не знает, какие аргументы приводила Мария на том собрании в пользу вожделенных Усов, на какие кнопки нажимала и кому потом увозила пару новых ковров в целлофане, кому подарила свою очередь на новый румынский гарнитур, но факт остается фактом: Усы вне всякой очереди (да он на нее и не вставал, скорей всего, работал каких-то восемь месяцев) получили ключи от прекраснейшей «малосемейки»; одиноким в то время большие метражи не полагались. Не умеешь плодиться — сиди в малометражке. Усы изумились до невозможности такому кульбиту в судьбе, но от квартиры не отказались (хоть ты живи в библиотеке и сто тетрадей испиши, квартирный вопрос от этого менее насущным не становится). Пробили брешь в святом образе хитрые бабы.
Усы были поставлены перед фактом, что на новоселье бригадир его Игорян явится не один, а с семьей и друзьями семьи, которые привыкли вот такой здоровенной толпой делить вместе все радости и горести, все взлеты и падения — и свои, и друзей, и друзей друзей. Дополнительным бонусом в карму нашей шумной сорочьей стае шла полная организация пира по случаю получения Усами ордера. Усы поначалу пытались сопротивляться, но где уж устоять перед натиском нашего табора, в котором каждый был бароном, и сопротивление было сломлено, не успев начаться.
И сорокоградусным зимним утром наш караван выдвинулся в сторону новостроек.
Всю ночь перед этим знаменательным днем два лучших томских шеф-повара варили, пекли, жарили, взбивали, заливали желатином в столовой закрытого НИИ трапезу, достойную высших членов политбюро. Помидорные розы, каллы из отварной моркови с глазками дефицитного консервированного горошка в обрамлении петрушечных кустов, «сельдь под шубой» в вип-исполнении, заливные судачки, буженина, убивающая своим чесночно-перцовым ароматом всякого, кто приближался к ней на небезопасное расстояние, разнузданные цыплята табака, отбивные из парной свинины…
Спецрейсом из Стрежевого в ночь прилетели томные и благоуханные осетры и игривые стерлядки, сочащиеся смоляным жиром через пергаментную бумагу. Белоснежная нельма размером с хорошего дядьку, замотанная благодаря некондиционным габаритам в простынь по горло, таращила свой радужный глаз и, казалось, подмигивала им в предвкушении: «Эх, погуляем!».
По мелочи еще, конечно, пара картонных коробок с сервелатами-балыками, вчера еще бегающими задорными свинками и потряхивающими веселыми хвостиками на территории свинокомплекса, а сегодня уже обретших строгий геометрический вид и веревочные хвосты для лучшей укладки и транспортировки. В трехлитровых банках колыхалось свежайшее пивцо утреннего разлива (спецрейс с пивзавода в шесть утра, на директорской «волге»), коньяк для вальяжности, водочка «для куражу» и «красное-сладенькое для девочек». Девочки, правда, все как одна лопали водку — не хуже, а где-то даже и получше нормальных мужиков, но для форсу — надо. Не сразу же утонченные Усы озадачивать своими умениями. Для него, как непьющего, взяли ящик «Буратины» (пусть порадуется человек).
Бесчувственную, сменившую 58 размер на 48 Марию выводили из дома под руки. Не несли ноги сомлевшую от предчувствия счастия или несчастия, истомившуюся в любовных муках женщину. Мы все уже порядком устали сострадать подруге, поэтому были настроены на решительный абордаж, когда уже «или пан, или пропал».
Ухайдоканная страстью нежной и от этого вся потусторонняя Мария, хохотуша Люся-завбазой с Колясиком и аккордеоном, Наталья-завстоловой, томная красавица в чернобурках, перевитых соболями, изумрудах с голубиное яйцо, языком настолько острым, что его хватило бы на три украинских села и мужем, вечным пацаном — Игорюхой. Ну и я, конечно, ваша покорная слуга, юная, ржущая молодой кобылой без перерывов на обед, правда, без соболей и брильянтов, но это отлично компенсировалось датой рождения. В тот момент мы были похожи на альпинистов, стоящих у подножия Джомолунгмы, решая и гадая, покорится нам вершина или нет. Квартира усатого новосела располагалась на восьмом этаже, мы стояли у подъезда в молчании, высчитывая глазами окна светелки, где в ожидании своего счастья томился Машкин принц.
И грянул праздник!
Как мы ползли до восьмого этажа (а дом-то новый, а лифт-то еще не подключен!), навьюченные аккордеонами, балыками и заливными судачками «а-ля натюрель» без лифта — «будем знать только мы с тобой». Но мы смогли, выдюжили и оправдали, мы каким-то чудесным образом все донесли, не помяв, не расплескав, не сломав и не уронив. Чего все это стоило, не высказать. Объемы пролитого пота помнят только норковые «чалмы», ондатровые «формовки», да я, раба многогрешная. Марию волокли волоком, чуть ли не за ноги, поставив в один ряд с балыками и вип-селедкой. Лишь бы дойти, лишь бы достигнуть вожделенной цели… И мы достигли.
— Итить-колотить, — подал голос стокилограммовый Колясик. — Как тяжело любовь добывается…
Мы зашикали на него всем хором — акустика-то роскошная в пустом подъезде, а ну как жених молодой раньше времени обрадуется? У двери под номером 32 мы торжественно остановились, отдышались, надавали свежих пощечин уже совершенно бездыханной Марии и хором на последовавший из-за двери вопрос: «Кто?» дружным хором гаркнули: «Конь в пальто!».
Отверзлась дверь, и на пороге, во всем блеске своей красоты предстали Усы. В идеально отглаженных черных брюках и белоснежной, той хрустящей снежной белизны, что нам, людям эпохи техники «mille», уже и не снилась, рубашке. Мы обомлели всей женской половиной табора и моментально поняли, почему так страшно страдала Мария. Усы были невозможно, кинематографически, журнально красивы. Он был не фотогеничен, да и кому повезло на паспортном фото выглядеть прилично? А другого мы и не видели. Но в жизни это было «что-то с чем-то». Рядом с ним все чернобурки смотрелись облезлыми кошками, брильянты напоминали куски асфальта, люрексы — мешковину, а все мы вместе взятые — канадскую «траву у дома», которая вроде и зелена, но не мягка и не душиста, так, имитация… Даже буженина и та втянула вовнутрь весь свой чесночный дух и скромно пахла половой тряпкой.
Мы, сглотнув слюну, вытащили Марию из двадцать пятого глубокого обморока и прошествовали в тридцатиметровые апартаменты. И завертелось. Стола не было, да и откуда взяться этому столу? Дастарханом, на полу, раскинули двуспальную льняную скатерть, наметали туда все, что (было в печи) навертели за ночь шеф-повара, уселись по-турецки и пошел пир горой.
В кассетнике страдала Ирина Аллегрова, а на полу, между мной и Колясиком, страдала Мария. Усы поначалу стеснялись незнакомой компании, но после второй бутылки «Буратино» неожиданно разошлись и начали сыпать шутками, тостами, рот под усами не закрывался, мужики хохотали каким-то своим производственным юморочком, а мы тремя квелыми коровами сидели, пучили бестолковые свои глаза на эту усатую красоту и слова не могли вымолвить. Все-таки красивый мужик — это вам не баран чихнул, это такая же редкость, как брильянт «Наследие Уинстона»: он вроде как и существует, и нашли его простые люди в Ботсване, а фиг его заимеешь. Ты его вроде как априори недостойна, из-за хронической нехватки средств, возможностей и, что греха таить — породы.
И тут в дверь постучали. По-хозяйски, так стучат в дом, в котором ждут и где не удивятся твоему приходу. Усы резво подскочили и в один прыжок оказались у двери.
— Маша, проходи, проходи скорей, знакомься, это мои друзья, новоселье празднуем, давай чемодан, вот тапочки тебе, да, мои, других нет, Маш…
Мы с ужасом наблюдали за этой встречей, понимая, что наш льняной дастархан вот-вот превратится в саван. Новоявленная Маша была неприлично молода и приятна собой до невозможности. Ладная, высокая, с ногами, растущими прямо из конского хвоста, туго затянутого лентой на голове.
Я посмотрела на нашу Машку, от которой уже просто разило могилой, и мне захотелось плакать. Плакать от великой бабьей жалости, которую мы можем испытывать независимо от возраста и количества траншей, из которых приходилось вылезать после падения. Наша Маша была уже сама по себе саван. Белая, бескостная и бесплотная, в нее саму уже можно было покойничков заворачивать… Она механически подносила к губам стакан с «красненьким-сладеньким», отпивала по чуть-чуть и не реагировала ни на какие внешние воздействия. Запах еды улетучивался, а на его место водворялся запах неминуемой трагедии. И только Усы и его гостья не видели и не чувствовали надвигающейся беды.
— А я ей говорю, Машке: это ж какое счастье, что теперь у меня есть жилье, сколько уже можно по общагам мотаться? Теперь вот так, в тесноте, да не в обиде, я ж ее тоже заставил из общаги уйти, будет теперь как королева, в своем душе мыться, а это же счастье, такое счастье, да, Маш?!
Завстоловой медленными глотками тянула из стакана водку и в упор смотрела на съеживающегося с каждой секундой мужа-Игорюху, из которого жизнь уходила на глазах, соразмерно сделанным Натальей глоткам. Проштрафился, прокололся, самого главного не выведал почти за год общения со своим подчиненным, и по всем правилам жанра он должен был пострадать. Люто и страшно. Возможно, в последний раз.
Колясик с Люсей тем временем вытягивали из футляра аккордеон, решив, что теперь-то уж чего делать, помирать, так с музыкой, шоу маст гоу он, как говорится. Но тут тоже вышла осечка, потому что первым номером в репертуаре семейного дуэта, независимо от квалификации праздника, всегда шла песня «Враги сожгли родную хату». Восьмое марта, день рождения, крестины, смотрины, просто дружеские посиделки — традиция оставалась неизменной: в начале пели «про хату», в память Люськиного отца, героического командира дивизии.
В общем, все очень «а-ля-рюсс». Разбитые надежды, «красивая и смелая дорогу перешла», вот-вот от горя умрет несостоявшаяся невеста, а над всем этим вселенским ужасом и апокалипсисом парит вибрирующее Люсино сопрано: «Куда теперь идти солдату? Кому нести печаль свою?» (и ведь не приврала я ни слова, все так и было).
И тут мой взгляд падает на подоконник. Там лежит потрепанная книжка. Тургенев. «Ася-Рудин-Дым», три в одном. На книжке лежит пачка лезвий для бритвы «Нева», и этот натюрморт добивает меня окончательно; я еще раз смотрю на окаменевшую в своем горе нашу-Машу, на источающую ненависть ко всему сущему Наташу, на съежившегося трюфелем Игоря, на разливающихся в творческом экстазе Колю с Люсей, на Машку-соперницу и красавца усатого Серегу, и начинаю хохотать нечеловеческим вороньим хохотом…
— Я, пожалуй, пойду, — встрепенулась, очнувшись от обморока, наша-Маша. — Да, пойду…
— Сидеть! — цедит сквозь зубы осушившая уже второй стакан завстоловой. — Сидеть, я сказала, не двигаться! Щас мы… Щас мы всех тут на чистую воду выведем, щас мы тут всех…
Праздник, несомненно, шел к тому, чтобы стать лучшим из всех до этого случившихся.
Наташа тяжело поднялась с пола, выпрямилась во весь свой стопятидесятисантиметровый рост, и началось. Началось то, что обычно бывало на шахтерских окраинах Анжерки, откуда почти вся честная компания была родом и где только в честном, пусть и кровавом бою добывались и победа, и справедливость.
— Слышь, профура, ты откуда к нам такая красивая приехала? Он же тебе в папаши годится! В папаши, а не в хахали! Квартирку унюхала и прикатила с чемоданчиком, лихая казачка?.. В душе она мыться собралась, чистоплотная наша! Игорь, быстро поляну собирай, к нам поедем догуливать! Люся! Глаза открыла, рот закрыла, гармошку в чемодан, Колясика — в ботинки, все едем к нам, хватит, нагостевалися, спасибо за прием, как говорится! Спасибо за все!!! Смотреть противно! А мы-то, мы-то думали, нормальный мужик, а ты — тьфу, кобелище, хоть и по библиотекам ходишь!
— !!! Наташа?!! Наташа, вы что? Кто профура? Почему? Да вы вообще что тут себе позволяете, Наташа? У меня же в доме! Маша, Маша, постой, куда ты, Маша?! (Звук захлопывающейся двери)
И тут Игорюхино сердце не выдерживает всего этого позорища, он подскакивает и с криком: «Да колотись оно все перевернись, ваше бабье отродье!» со всей дури бьет кулаком в оконное стекло (женщину, по пацанским понятиям, он ударить не может, друга — не за что, поэтому окно — самое то). А вы видели кулак монтажника? Нет? Я видела… Двойное стекло оказывается пробитым насквозь, осколки в секунду разрезают рубашечную ткань и Игорюхину плоть, и потоки… нет, не так, не потоки — реки, багровые реки крови начинают орошать подоконник с Тургеневым, «Асей», «Рудиным» и «Дымом», струясь по «Неве». Тихо. Страшно.
Игорь, разбушлатившись, совершенно не обращал внимания на вопли жены и коллектива, размахивал во все стороны изрезанной конечностью, поливая фонтанирующей из ран кровищей стены в свежих обоях, дастархан, тела и лица присутствующих, и орал так, что наши круги кровообращения поворачивали вспять от ужаса происходящего.
— Серега, снимай рубаху, надо его перевязать, — крикнул Колясик и одним рывком оторвал рукав белоснежной рубашки онемевшего в этом кошмаре новосела. (А чью еще рвать? Белая, достойная стать бинтами для раненого бойца, была только у Усов).
В секунды рубашка превратилась в перевязочный материал, а Серега предстал пред нами во всей своей окончательно уже открывшейся красе. Было на что посмотреть, да… Бездыханная наша-Маша получила последний контрольный выстрел бессердечного Амура и сломанной куклой валялась где-то в углу, да и не до нее уже всем было. Сколько можно сострадать, не железные мы.
— Наташка, хорош орать, бегом в машину, в больницу ему надо, потеряем мужика с вашими разборками! — Колясик, милый и с виду никчемный руководитель художественной самодеятельности, на глазах превратился в главнокомандующего. — Люся, пакуй коньяк, мы его не начинали, врачам дашь, чтобы милицию не привлекали. Где Наташка?! Муж погибает, ей и дела нет. Наташа!
И тут в партитуру нашего побоища вливается страшный гром литавр (зачеркнуто), ужасный грохот и скрежет чего-то металлического и звуки стремительной горной реки. В одну секунду на полу образуется огромная лужа, из ванной комнатки раздается кряхтение, звук бьющегося стекла (к которому мы уже успели привыкнуть), и кадансом идут чьи-то всхлипы и рыдания.
— Игооооорь, Игоооорь, иди сюда, я, кажется, ногу сломала… — И вой — пианистый, на одной нотке.
Открывается дверь ванной комнатки, и оттуда цунами выносит завстоловой. В абсолютно мокром платье, с окровавленными руками и безжизненной, распухающей на наших глазах ногой.
(Здесь, по идее, должна быть прямая речь всех участников драмы, но из этических соображений я ее опускаю, чтобы не оскорбить ненароком чьих-нибудь нежных чувств).
В ходе непринужденной беседы выяснилось, что в начале банкета предусмотрительные хозяюшки набрали полную ванну холодной воды и погрузили в нее все пять трехлитровых банок с пивом, чтоб не скисло, значит, и своей прохладой могло порадовать любого страждущего даже на следующий день. А Наталья, зашедши в ванную комнату, перед отбытием из гостеприимного дома решила сполоснуть разгоряченное свое лицо, присела на край переполненной ванны и… 58 размер, что вы хотели? Ванна была плохо закреплена и опрокинулась вместе с трепетной девяностокилограммовой ланью и всем содержимым. Натали пыталась спасти банки, да не вышло, только изрезалась вся.
Новоселье удалось на славу, стены в изобилии были окроплены кровью, единственная рубаха новосела изорвана в клочья на бинты, ванна вырвана с корнем, вода на полу, перемешанная с кровью, плавающие в ней тарелки с заливным и осетриной, петрушка — ряской по всем углам, разбитое окно (зима, крещенские морозы, Томск)…
— Погуляли, елки-моталки, справили. Так, все по машинам, в травмпункт! Ты и ты, — перст Колясика уперся в мой нос и в угол, где притаилось тело Марии, — тряпки в зубы, все убрать и перемыть. Через час за вами заеду. Игорь, отдай стакан, больничный не дадут, если врачи поймут, что ты пил. Люся, мухой в машину — греть, не таращься… Серега, тащи Наташку вниз, ей не доползти самой.
И тут одноногая Наталья восстала. Не захотела ни в какую, чтобы Усы ее тащили с восьмого этажа, заартачилась, несмотря на свое плачевное положение, как ни уговаривали. И в результате перли мы ее вдвоем с Люсей, проклиная все на свете, а прежде всего аппетит и должность нашей тяжеловесной подруги.
В травмпункте ржали все, начиная от хирургов и заканчивая пожилой санитарочкой. Хитрый Колясик обязал меня в красках, со всеми подробностями рассказать историю получения травм, чтобы у расчувствовавшихся медиков (а уж служители травмпунктов повидали многое, их не разжалобишь) не возникло даже мысли привлечь стражей порядка в связи с обилием колото-резаных ран на телах супружеской пары Ильичевых. Я и старалась, конечно, и про любовь злую, и про аккордеон, и про Машку-разлучницу… Гогот стоял нечеловеческий. Коньяк, опять же, непочатый. Уломали мы хирургов не доносить на нас милиции и не указывать в истории болезни, что пострадавшие были не совсем трезвы. Слава Богу, от полученных травм никто не скончался — и ладно.
— Слушайте, а наша-то Маша где? — поинтересовался свежезаштопанный Игорь.
— Забыли мы ее у Сереги, да не маленькая, дома поди уже сидит, ковры слезами удобряет…
— У меня сердце не на месте, — молвила Люся, — надо поехать, проведать, как она там, беды бы не натворила в таком состоянии…
И наш боевой отряд, в бинтах и гипсе, выдвинулся к Маше.
Сердца остановились у всех, когда мы поднялись на нужный этаж и увидели чуть приоткрытую дверь в Машину квартиру. Там хрусталей одних на тыщи было, в таких квартирах дверь должна быть всегда хорошо закрыта, а тут — открыто… Воображение всех присутствующих мигом нарисовало картину хладных ног, болтающихся над полом. Зайти первым никто не решался. Топчемся, прислушиваемся… И слышим — смех, женский, следом какое-то мужское бу-бу-бу и опять смех, не Машкин… Ставший в тот вечер очень героическим Колясик рванул дверь и ворвался в прихожую, следом уже все мы.
На кухне, за накрытым столом сидели трое: наша-Маша, Усы и Маша-молодуха-разлучница. Увидев наши застывшие в немом вопросе физиономии, они начали истерически хохотать, а следом за ними и мы. До слез, до икоты.
События после нашего отъезда разворачивались следующим образом. Сергей убежал на поиски Маши-разлучницы, а наша-Маша от холода начала приходить в себя и на нервных почвах за час с небольшим привела квартиру в относительный порядок. Только собралась уходить, явились Усы с зареванной молодушкой. В доме находиться невозможно — все заледенело, на улице сорокаградусный мороз, из окна ветер свищет, стены в крови, ванна с корнем вывернутая в санузле валяется, как тут ночевать? Вот наша Маша их к себе и забрала, обоих. В тепле, да под бутылочку всех разморило-развезло, и Машка наша возьми и выдай Усам всю правду-матку. И про любовь свою злую, с первого взгляда, и про квартиру, и про надежды ее несбывшиеся.
А вторая Маша, возьми и ляпни тут же: «Теть Маш, да он по вам сам с первой встречи сохнет, не знает, как подкатить. Вы ж при должности и вообще, а он работяга без кола и двора, куда ему до вас. Вы ж вон красавица какая, по вам половина ДСК страдает, неужели вы не в курсе?»
Почему в тот момент Машку нашу не хватил инфаркт — я не знаю, меня бы точно хватил. А может, и был обморок, да нам не рассказали. В кухне разливался свет взаимной любви и будущего семейного счастья.
А «разлучница» оказалась дочерью Серегиного комдива, с которым он прошел Афганистан, а погиб уже на гражданке, вместе с женой, в страшной аварии. А Усам девочку удочерить не дали, но он опекал ее все это время и хотел впоследствии отдать ей свою квартиру, молодая же, ей надо…
Сергей с Машей поженились через две недели. Сыну их, Косте,  уже 22, оканчивает университет в Томске. Молодую Машу выдали замуж через два года и вся наша компания, конечно же, там была в качестве самых дорогих гостей, мед-пиво пила и по странному стечению обстоятельств ничего не разбила, не подожгла и никто не покалечился.
Вот такая история.
(А в тетрадку ту вожделенную Сергей переписывал понравившиеся стихи. Для интересующихся).
(с)Ульяна Меньшикова
 11 
 13
Алена
17.06.2021 15:48
Как я делала воду Сасси и что из этого вышло.
Женщина я падкая. То есть, если вижу что все брови мохнатые отрастили, то обязательно тоже начну. Я тот самый ёжик, который за компанию мылит верёвочку. Такая у меня планида.
Смотрю в ленте замелькала вода с огурцами, расталкиваю всех, спрашиваю:
- Что тут у вас, женщины?
- Да вот детокс-напиток Сасси мастырим, айда с нами!
- Айда! Но название так себе.
Заскринила рецепт, помчалась в магазин, аж шопер по ветру вился как знамя.
- Где тут у вас огурцы, люди?! Мне срочно нужно. Я воду Сасси делать буду.
Выбрала не абы какие огурки, без пупырок. Благородные гладкие взяла, приличной длины.
Далее что? Ещё лимон надо.
- Люди, где лимоны лежат?!
Сорок минут выбирала оттенок лимонов, чтоб гармонировал с огурками. Это же вода Сасси, понимать надо!
Потом имбирь. Ещё мяту. Итого полтора часа интенсивного шоппинга в овощном отделе.
Прижала шопер к груди, побежала домой.
Тьфу ты! А графина-то, графина у меня нету под Сасси. Да что ты будешь делать...выбежала обратно из дома, метнулась в ближайший магазин посуды. Ходила сорок минут между рядами, советовалась с продавцами. Девушки попались отзывчивые, кое-как выпихали меня из магазина:
- Женщина, мы закрываемся, идите уже домой.
- Стоять! Мне ещё стакан особый надо. - ломлюсь я обратно.
Мне когда что-то нужно, меня ничто не остановит.
Вызвали полицию, но я парням быстро объяснила про Сасси и они меня сразу до дома довезли с мигалками.
Уже в ночи настругала огурок, имбиря, лимонов, мяты. Кинула в графин, поставила в холодильник. Ну думаю, утром как насосусь этой вашей Сасси, как изменится сразу вся моя жизнь, как заиграет всеми красками радуги!
Легла. А спать не могу.
Вскочила, как давай лакать модную воду прямо из графина. Огурки мне в нос тычутся, мята в ноздри лезет, лимон на лоб лег как третий глаз.
Пью и думаю:"Чего-то здесь не хватает!".
Добавила ещё лимонов. Не то. Ещё мяты. НЕ ТО!!!
Плеснула водки, кинула льда. Ну вот же, вот!
Позвонила новым знакомым в полицию, велела приезжать через десять минут со всей светомузыкой и наручниками.
Наконец-то нормальный рецепт детокса, рекомендую. Но название так себе.
Зоя Арефьева.
 8 
 7
Лучшие рационы
Новые рецепты
Интересные блоги